Славянофи́льства теóрии — круг взаи­мосвязанных концепций неформального течения русской мысли 1830–1880-х. С. т. не образуют завершенной системы. Основные идеи варьируются в творчестве авторов, развиваются, со временем смещаясь от богословия, историософии и специфической гносеологии раннего славянофильства к религиозной, политической и социальной философии зрелого и позднего периодов. При этом концептуальным инвариантом для всех разновидностей С. т. является идея народа как общности, скрепленной религиозной традицией и обеспечивающей свое­образие исторической судьбы, ценностных ориентаций, социального порядка и политической формы той или иной национальной культуры. Познавательный, этический и политический универсализм критикуется и признается лишь в перспективе национального мессианства, в частности духовно-религиозного лидерства России.

Конфессиональный принцип, лежащий в основе (само)определения нации («русский — значит православный»), представляет собой основополагающий аргумент для всех версий С. т. Будучи одной из идеологий «особого пути», славянофильство не только сводит к православию базовые составляющие «внутренней» культурной инфраструктуры нации (крестьянская община как носитель истинного, аутентичного христианства; «соборность» как религиозный, нравственный и социальный камертон; «цельность духа» как единство интеллектуального, этического и эстетического сознания, душевного и чувственного опыта и т. д.), но и выводит из него фундаментальное историософское положение об изначальной множественности культурных «начал», в реализации которых находит свое выражение историческое развитие духа, аспектами которого становятся национальные культуры (А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин). «Особый путь» России, таким образом, оказывается обоснован и «изнутри», и «извне», попутно легитимируя «частный», не «общечеловеческий», характер философии славянофильства.

В теории «целостного разума» (И. В. Киреевский) и критике западного рационализма (Хомяков, Самарин, П. В. Киреевский, К. С. Аксаков) как мышления, неоправданно претендующего на универсальность, а на самом деле чреватого механицизмом и дискретностью познания, утратой веры, культом материального и «внешних» форм общественной жизни (подчинении общества государству и политике в узком смысле этого слова), разрушением общественных связей, социальной атомизацией и т. д., воплощается не только гносеология, но также этическая и общественно-политическая программа славянофилов. Теория «соборности» (Хомяков) как «единства во множестве» становится интегральным принципом специфического понимания коллективизма, присущего православному жизненному укладу, и обосновывает диалектику между общим, групповым религиозным чувством и личной верой. Кроме того, «соборность» и «цельность духа» представляют собой начала, уравновешивающие социальный порядок и действующие как противовес рациональному политическому проектированию (например, любым «революционным» вмешательствам в жизнь народа вроде петровских реформ, водворения бюрократии и полицейского порядка, а также конституционализма и парламентского представительства как сугубо «внешних» форм политического участия).

Из этого вытекает теория «общества» как «самосознающего народа» (И. С. Аксаков), которая постулирует инстанцию, в идеале бессословную и медиирующую между «землей» («негосударственным народом») и «государством» (К. С. Аксаков), и является аргументом в пользу развития земского самоуправления и прочих форм реализации «народной монархии» (Самарин). В отличие от теории официальной народности «самодержавие» в свете C. т. трактуется как принцип, скорее подчиненный принципу «народности», обретающей суверенность и в свою очередь определяемой исключительно через «православие». Таким образом, консерватизм славянофилов носит во многом преобразовательный характер, а их национализм по многим пунктам оппонирует идеологии имперской государственности.

Лит.: Цимбаев Н. И. Славянофильство. М., 1986; Славянофильство. Pro et contra. СПб., 2009; Тесля А. А. Первый русский национализм... и другие. М., 2014; Валицкий А. В кругу консервативной утопии. Структура и метаморфозы русского славянофильства. М., 2019. А. В. Корчинский.