Па́мять истори́ческая — объект исследования междисциплинарного направления memory studies, сложившегося в 1980–1990‑е. C 2008 издается журнал «Memory studies», а в 2016 создана Международная ассоциация исследователей памяти. Истоки или «первая волна» интереса к этой проблематике относится еще к рубежу XIX–XX вв., когда были опубликованы работы «Материя и память» французского философа А. Бергсона (1896), а позднее — «Социальные рамки памяти» французского социолога М. Хальбвакса (1925). Для последнего коллективная память — это сложившиеся в обществе представления о прошлом, которые зависят прежде всего от современных прагматических интересов тех или иных социальных групп.
Второй период развития memory studies в 1980–1990‑е во многом был спровоцирован знаменитым Спором историков 1986–1987 об этической ответственности и наследии национал-социализма в Германии, а также двухсотлетним юбилеем Французской революции XVIII в. и обсуждением изданного под редакцией П. Нора 7‑томного проекта «Места памяти» (1983–1992). В то же время полемика о роли памяти оказалась принципиально важна для дискуссий о генезисе наций как «воображаемых сообществ» (Б. Андерсон) и о культурных травмах — свидетельствах о трудном прошлом, которое преследует людей, прошедших через войны, катастрофы и другие предельные исторические события (Ш. Фелман, К. Карут, Д. Лакапра и др.). В рамках данного периода происходит оформление основных концепций memory studies: мест памяти Нора, культурной и коммуникативной памяти Я. Ассмана, постпамяти М. Хирш, практик коммеморации Д. Уинтера и др. Их объединяет признание значимости культурного канона и длительных закономерностей, определяющих практики и ритуалы коммеморации не меньше, чем прагматические интересы социальных групп или рамки памяти (Хальбвакс).
В центре «третьей волны» memory studies в 2000‑е в Вост. Европе оказываются прежде всего дискуссии о политике памяти, а в западных исследованиях — трансформация практик коммеморации под влиянием интернета, кинематографа, видеоигр. Особенно остро встает и вопрос о разграничении позиций между стремящейся к политической нейтральности академической историографией и ангажированной вовлеченностью в политические дискуссии, характерной для сторонников memory studies. Активно обсуждается проблематика ностальгии не просто как культурного тропа, но как эффекта культуры потребления, которая подчиняет и коммодифицирует память. Особенно перспективными представляются междисциплинарные исследования на стыке гуманитарных и нейронаук, с точки зрения которых память выступает когнитивной схемой — не только отпечатком прошлого (автобиографического) опыта, но и основой для дальнейших действий человека. Основным отличием мемориальных исследований от публичной истории оказывается высокая степень интернализации политик идентичности, тогда как и классическая, и неклассическая историография делают акцент на критике источников и признании принципиального различия между прошлым и настоящим. Конструктивистский анализ языка памяти и связанных с ним социальных структур, важный в том числе для дискуссий в memory studies 1980–1990‑х, оказывается все меньше востребован в 2000–2010‑е, что осложняет продуктивный диалог этого направления исследований с академической историографией. Таким образом, историческая память может рассматриваться не только как широкое предметное поле, но и как интеллектуальная практика использования прошлого в текущих прагматических интересах, либо как выстраивание рефлексивной дистанции по отношению к прошлому.
Лит.: Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М., 2004; Рикер П. Память, история, забвение / Пер. с фр. М., 2004; A Companion to Cultural Memory Studies / Ed. by A. Erll, A. Nünning. Berlin, 2010; Сафронова Ю. А. Историческая память: введение. СПб., 2019; Политика памяти в современной России и странах Восточной Европы. Акторы, институты, нарративы / Под ред. А. И. Миллера, Д. В. Ефременко. СПб., 2020. Ф. В. Николаи.
