КЕРЕНСКИЙ АЛЕКСАНДР ФЁДОРОВИЧ - российский политический и общественный деятель, видный участник Февральской революции, министр юстиции, военный и морской министр, министр-председатель Временного правительства, адвокат.

Происхождение

Родился в семье Федора Михайловича Керенского и Надежды Александровны Адлер. Потомственный дворянин. Отец по происхождению представитель духовенства, сын священника; мать – из дворян русско-немецкого происхождения. Отец одно время занимал должность директора Симбирской мужской гимназии, в которой учился Владимир Ильич Ульянов (Ленин); при этом отец В.И. Ульянова, Илья Николаевич, действительный статский советник и директор симбирских народных училищ, был непосредственным начальником Ф. М. Керенского. Примечательно, что именно Ф. М. Керенский поставил единственную «четверку» в аттестате В.И. Ульянова, закончившего гимназию с золотой медалью, при этом Керенский-старший не только поддержал решение педагогического совета гимназии о награждении В.И. Ульянова золотой медалью за окончание гимназии, но и подписал самую блестящую характеристику выпускника, позволившую Владимиру Ильичу, брату недавно казненного за подготовку покушения на царя Александра III Александра Ильича Ульянова, поступить в Казанский университет. Несмотря на то, что Ленин и Керенский обучались в одной гимназии, друг с другом они знакомы не были, не встречались они, несмотря на ожесточенную политическую борьбу, и в 1917 году.

В детстве Керенский, по его собственному признанию, отличался глубокой религиозностью и исключительной лояльностью к престолу: юный гимназист искренне плакал, услышав о кончине императора Александра III. В гимназические годы увлекался любительским театром, особые дарования обнаружил при исполнении роли гоголевского персонажа Хлестакова. Любопытно, что пользовался репутацией ведущего артиста школьного театра и будущий президент СССР М.С. Горбачев, в биографии которого можно обнаружить поразительные пересечения с Керенским. В гимназические годы подписывал письма родителям как «Будущий Артист Императорских Театров А. Керенский».

Петербургский университет

В 1899 году закончил с золотой медалью мужскую гимназию в Ташкенте, куда по службе был переведен его отец, и поступил на юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. В университете слушал лекции выдающихся ученых профессоров Н.О. Лосского, С.Ф. Платонова и М.И. Ростовцева, участвовал в студенческом протестном движении. В июне 1904 года закончил университет, в декабре 1904 года стал помощником присяжного поверенного Н.О. Оппеля. Принимал участие в шествии к Зимнему дворцу 9 января 1905 года, которое охарактеризовал в письме к родителям как «ужасное братоубийство», утверждая, что «кровь, которая обагрила улицы Петер.[бурга], действительно безвозвратно убила «режим». В конце 1905 года был арестован как автор-публицист революционного социалистического журнала «Буревестник», в заключении находился в доме предварительного заключения «Кресты», Арсенальная набережная, дом 5 в Петербурге, обвинялся в принадлежности к «Боевой организации» партии эсеров. По собственному признанию, к 1905 году «пришел к выводу о неизбежности индивидуального террора». По словам Керенского, «тюремные правила не отличались излишней строгостью». Сидел в одиночной камере. 5(18) апреля 1906 года выпущен из тюрьмы, вместе с женой и годовалым сыном Олегом выслан в Туркестан, однако уже в августе 1906 года вернулся в Петербург.

Начало политической карьеры

Возвращение Керенского совпало со знаменитым покушением на убийство П. А. Столыпина на Аптекарском острове в столице империи. В Петербурге развил успешную деятельность как адвокат, в короткие сроки сумел приобрести себе славу одного из самых успешных защитников подсудимых на политических процессах; принимал участие в процессах по делу о Ленском расстреле 1912 года и по делу Бейлиса, за что был подвергнут преследованию властей: в июне 1914 года предстал перед судом на так называемом процессе 25 адвокатов – получил 8 месяцев заключения и был лишен права выставлять свою кандидатуру на выборах. В 1912 году был избран депутатом IV Государственной Думы от партии трудовиков. В Государственной Думе работал в бюджетной комиссии.

В 1912 году вступил в ряды масонов. Был членом, а в 1915-1917 годах Генеральным секретарем Верховного совета «Великого востока народов России».

В период Первой мировой войны политическая активность Керенского-политика резко возросла. Неоднократно выступал в Думе с открытыми оппозиционными речами, пользовался устойчивой неприязнью императрицы Александры Федоровны.

Февральская революция

Накануне Февральской революции обладал широкой известностью, в Думе слыл одним из лучших ораторов. В дни Февральской революции несомненно был центральной фигурой политического процесса. Именно Керенский на заседании Совета старейшин Государственной Думы 27 февраля 1917 года призвал парламентариев не подчиняться указу императора Николая II о роспуске заседаний Думы, тем самым, Дума фактически стала на путь нарушения существующих Основных законов Российской империи, и перешла в лагерь сторонников углубления революции. Утром того же дня, 27 февраля, Дума фактически стала центром революционного восстания в Петрограде, а депутаты Думы агитировали восставших солдат идти к Таврическому дворцу

В эти часы Керенский, фактически ставший символом Февраля, проявлял поразительную способность к властвованию над толпой и усмирению ее агрессивных инстинктов. По справедливому наблюдению биографов Керенского, последний за один день 27 февраля 1917 года, превратился в политика общероссийского масштаба. Керенский вошел в состав Временного комитета Государственной Думы под председательством М. В. Родзянко. Масштаб происходящего в эти мгновения буквально ошарашил матерых политиков – П.Н. Милюкова, А.И. Гучкова, М.В. Родзянко, В.В. Шульгина. «В эту минуту заговорил Керенский:

- Происшедшее подтверждает, что медлить нельзя!... Я постоянно получаю сведения, что войска волнуются!... Они выйдут на улицу… Я сейчас еду по полкам… Необходимо, чтобы я знал, что я могу им сказать. Могу лия сказать, что Государственная дума с ними, что она берет на себя ответственность, что она становится во главе движения?...

Не помню, получил ли ответ Керенский…. Кажется, нет… Но его фигура вдруг выросла в «значительность» в эту минуту… Он говорил решительно, властно, как бы не растерявшись… Слова и жесты были резки, отчеканены, глаза горели…

- Я сейчас еду по полкам… Казалось, что это говорил «власть имеющий»…

- Он у них диктатор… - прошептал кто-то около меня…. Керенский еще что0то говорил… Он стоял, готовый к отъезду, решительный, бросающий резкие слова, чуть презрительный… Он рос… Рос на начавшемся революционном болоте, по которому он привык бегать и прыгать, в то время как мы не умели даже ходить… у Керенского были какие-то маленькие зацепки… Они не годились ни для чего крупного. Но они давали какую-то иллюзию власти. Это для актерской, легко воспламеняющейся, самой себе импонирующей натуры Керенского было достаточно… Какие-то группы вооруженных людей пробивались к нему сквозь человеческое месиво, залившее Думу, искали его, спрашивали, что делать, как «защищать свободу», кого схватить… Керенский вдруг почувствовал себя «тем, кто приказывает»… Вся внешность его изменилась… Тон стал отрывист и повелителен… «Движения быстры»… Я не знаю, по его ли приказанию или по принципу «самозарождения», но по всей столице побежали добровольные жандармы «арестовывать»… Во главе какой-нибудь студент, вместо офицера, и группа «винтовщиков» - солдат или рабочих… Они врывались в квартиры, хватали «прислужников старого режима» и волокли их в Думу. Одним из первых был доставлен Щегловитов, председатель Государственного совета, бывший министр юстиции, тот министр, при котором был процесс Бейлиса (не потому ли он был схвачен первым?). Тут в первый раз Керенский «развернулся»…. Группка, тащившая высокого седого Щегловитова, пробивалась сквозь месиво людей, и ей уступали дорогу, ибо поняли, что схватили кого-то важного… Керенский, извещенный об этом, резал толпу с другой стороны… Они сошлись… Керенский остановился против «бывшего сановника» с видом вдохновенным:

- Иван Григорьевич Щегловитов – вы арестованы!

Властные, грозные слова… «Лик его ужасен».

- Иван Григорьевич Щегловитов… ваша жизнь в безопасности… Знайте: Государственная Дума не проливает крови.

Какое великодушие! «Он прекрасен!...

В этом сказался весь Керенский: актер до мозга костей, но человек с искренним отвращением к крови в крови», – вспоминал член Временного комитета Государственной Думы В.В. Шульгин.

Арестованных сановников, в числе которых был и влиятельнейший министр внутренних дел А.Д. Протопопов, многими почитавшийся «временщиком», были помещены под арест в так называемый «министерский павильон», где они провели два дня, а затем перевезены в Петропавловскую крепость. По итогам Февральской революции Керенский входит в состав Временного правительства, получив портфель министра юстиции; одновременно Александр Федорович занимал должность товарища Председателя исполкома Петроградского Совета, выступая тем самым в своеобразной роли посредника между «буржуазной» и «советской» демократией. 3 марта 1917 года Керенский присутствовал при отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия царского престола, переданного ему согласно акту отречения от престола императора Николая II 2(15) марта 1917 года. После того, как Михаил Александрович оповестил Керенского о решении не принимать на себя бремя правления, Александр Федорович объявил великому князю о том, что тот совершает «благородный, поистине патриотический поступок». В марте 1917 года Керенский вступил в партию эсеров.

Именно на Керенского Временное правительство возложило обязанность надзора и обеспечение охраны и безопасности императорской семьи. По утверждению Керенского, «Николай не представлял ни малейшей опасности для Временного правительства… Тем не менее, нельзя было оставлять его на свободе».  Как вспоминал Керенский, «бывший император и члены его семьи больше не были политическими врагами, они стали просто людьми, находившимся под нашей защитой. Зная о крайней враждебности революционных масс, которую все признавали естественной и оправданной, мы считали, что мстительность недостойна свободной России». У Керенского сложились неплохие личные отношения с отрекшимся императором; во всяком случае, история не сохранила негативных отзывов Николая II о новоиспеченном министре юстиции. Вместе с тем обещание, данное Керенским вскоре после победы Февраля, собственноручно довезти Николая II с семьей до Мурманска, для последующей отправки в Англию, выполнено не было: неудачей закончились и предварительные переговоры Временного правительства с Туманным Альбионом, не решившимся принять под свое покровительство Романовых. Видимо, не готовы были принять на себя ответственность о спасении Романовых и министры Временного правительства, понимая, что отправка бывшего царя и его семьи за границу может спровоцировать очередной политический кризис.

На посту министра юстиции Керенский обратил на себя внимание целым рядом политических акций: возвращение из ссылки всех революционеров; «люстрация» множества чиновников министерства, связанных со «старым режимом», или же просто заподозренных в этом; инициирование признания независимости Польши и восстановление конституции Финляндии. Характерной чертой деятельности Керенского в тот период была кипучая, буквально неистовая активность: новый министр хотел и пытался успевать всюду; при этом, в отличие от других министров первого состава Временного правительства его популярность продолжала расти. Одним из символов революции стал знаменитый полувоенный френч Керенского защитного цвета, в котором он появлялся на людях, несмотря на то, что сам Керенский никогда в армии не служил.

Керенский сыграл определяющую роль в удалении П.Н. Милюкова с поста министра иностранных дел вскоре после объявления последним так называемой «ноты Милюкова», провозглашавшей верность России союзническим обязательствам по отношению к Антанте и необходимость доведения войны до победного конца, - спровоцировавшей «апрельский кризис». Вместе с Милюковым из состава Временного правительства вышел и военный и морской министр А.И. Гучков, место которого занял А.Ф. Керенский.

Во Временном правительстве

В последующие несколько месяцев популярность Керенского достигает своего пика, газеты буквально соревнуются в сочинении хвалебных эпитетов в адрес Александра Федоровича – «народный вождь», «спаситель Отечества», «гений русской свободы» – такие характеристики А.Ф. Керенского можно нередко встретить на страницах прессы.

Деятельность Керенского на посту военного и морского министра подвергалась беспощадной критике как в 1917 году, так и в последующие годы. Несомненным выглядит тот факт, что целый ряд распоряжений Керенского на этом посту были и непрофессиональными, и откровенно популистскими, напоминая заигрывания политика с солдатской массой, сочетавшееся с пренебрежительным отношением к представителям генералитета. Вместе с тем нельзя не отметить абсолютно неуемную энергию Керенского, направленную на возвращение в армию патриотического начала. 9 мая Керенским была опубликована знаменитая «Декларация прав солдата», следствием которой стал прямо противоположный задуманному эффект: солдатская масса окончательно вышла из-под контроля своих начальников, все более и более становясь неуправляемой и грозной силой.

Керенским были приложены колоссальные усилия, связанные с подготовкой июньского наступления русской армии: Александр Федорович объезжал фронтовые части, выступал с многочисленными речами, основной темой которых был призыв к солдатам выполнить свой долг и храбро сражаться на фронте против врага. Красноречие Керенского, его готовность, не жалея сил увещевать вчерашние «нижние чины», породило ироническое прозвище «главноуговаривающий». Керенскому не удалось передать войскам его воодушевление, а провал июньского наступления русской армии был воспринят им как личная неудача. Уже в эмиграции В.В. Шульгин писал П. Н. Милюкову: «Я возмущаюсь теми разговорами, которые я постоянно слышу о том, что надо немедленно побить или убить Керенского. Напротив, я отдаю ему должное. На том болоте, которое представлял из себя 1917 год, только он и способен был скакать с кочки на кочку, изображая всероссийского диктатора. Надо было быть поистине талантливым актером, чтобы играть эту роль, играть не на театральных подмостках, а на кровавой трясине революции. Он ее сыграл. За ним числятся два хороших жеста. Первый его лозунг был: «Государственная Дума не проливает крови». Он спас жизнь многим из тех, кто сейчас хочет его убить. Второй жест – его неистовая беготня по фронту в роли «главноуговаривающего». Его речи не спасли фронта, но все же задержали демобилизацию, которая таким образом тянулась несколько месяцев и потому не произвела тех грозных разрушений, каких мы все от нее ждали. Правда кончил он скверно: в последнюю минуту он предал Корнилова и бежал, переодевшись матросом. Но, по правде сказать, я его не особенно виню: я ведь отлично знал уже в то время, что он только актер. Не мог же я ожидать, что Хлестаков окажется Наполеоном…».

После ухода в отставку министра-председателя князя Г.Е. Львова занял его кресло. На новом посту отличался колоссальной работоспособностью; нередким для Керенского был 20-часовой рабочий день, а иногда и бодрствование по несколько суток подряд, современники отмечали феноменальное красноречие Александра Федоровича, для речей которого был характерен исключительный пафос и яркость излагаемых мыслей. Близко знавший Керенского британский генконсул в Петрограде Р. Локкарт вспоминал: «Керенский стал жертвой буржуазных упований, расцветших благодаря его недолгому успеху. Он был честен, если не велик, искренен, несмотря на ораторский талант, и для человека, превозносимого в продолжении четырех месяцев как божество, сравнительно скромен. С самого начала он вел безнадежную борьбу, пытаясь загнать обратно в окопы нацию, уже покончившую с войной. Под перекрестным огнем большевиков слева, на каждом перекрестке и в каждом окопе кричавших о мире, правых и союзников, требующих восстановления порядка царскими методами, у него не оставалось шансов на победу. И он пал, как пал бы любой, попытавшийся сделать то же самое. И все же в продолжении нескольких недель казалось, что его ораторский талант совершил чудо и что его нелепая вера в благоразумие русского народа (разделяемая всеми эсерами и большинством либералов) может оправдаться. Ибо Керенского следует считать одним из величайших, в своем роде, ораторов в истории. В его выступлениях не было ничего обаятельного. Его голос огрубел от постоянного крика. Он мало жестикулировал – удивительно мало для славянина, но он владел речью и говорил с покоряющей убежденностью… из-за кулис показалось бледное лицо военного министра; он направился к кафедре. Все встали. Керенский поднял руку и сразу заговорил. Он выглядел больным и усталым. Он вытянулся во весь рост, как бы собирая последний запас энергии. И с нарастающей силой начал излагать свое евангелие страданий. Ничего не достигнешь без страданий. Сам человек рождается в муках. Величайшие революции мира начались с Голгофы. Можно ли думать, что наша революция окрепнет без страданий? От царского режима мы получили в наследство громадные трудности – разваленный транспорт, отсутствие хлеба, отсутствие топлива, но русский народ умеет страдать. Он (Керенский) только что вернулся из окопов. Он видел людей, месяцами живущих по колено в грязи, в воде. Они обовшивели. Целыми днями у них нет ничего, кроме корки черного хлеба. Нет оружия для самозащиты. Они месяцами не видят своих жен. И все же они не жалуются. Они поклялись выполнить свой долг до конца. Ропот слышен только в Москве и Санкт-Петербурге. И от кого же? От богачей, от тех, кто в шелках и золоте пришел сюда, чтобы в комфорте послушать Керенского. Он обвел глазами ложи бельэтажа, страстными отрывочными фразами он довел себя до исступления. Неужели они превратят Россию в развалины, будут виновны в позорнейшей в истории измене, в то время как покорные бедняки, имеющие все основания жаловаться, все же держатся? Ему стыдно за апатию больших городов. Что они совершили такого, чтобы чувствовать усталость? Неужели они не могут потерпеть еще? Он приехал в Москву с поручением от тех, кто в окопах. Неужто ему придется вернуться к ним и сказать, что их усилия тщетны, ибо люди в «сердце России» потеряли веру? Окончив речь, он в изнеможении упал назад, подхваченный адъютантом. При свете рампы его лицо казалось мертвенно-бледным. Солдаты помогли ему спуститься со сцены, пока в истерическом припадке вся аудитория повскакала с мест и до хрипоты кричала «ура». Человек с одной почкой, человек, которому осталось жить полтора месяца, еще спасет Россию. Жена какого-то миллионера бросила на сцену свое жемчужное ожерелье. Все женщины последовали ее примеру. И град драгоценностей посыпался из всех уголков громадного здания. В соседней со мной ложе генерал Вогак, человек, прослуживший всю жизнь царю и ненавидящий революцию больше чумы, плакал как ребенок. Это было историческое зрелище, вызвавшее более сильную эмоциональную реакцию, чем любая речь Гитлера и других ораторов, когда-либо слышанных мною. Речь продолжалась два часа. Ее действие на Москву и всю Россию продолжалась два дня. Сейчас реакционеры и монархисты, когда-то преклонявшиеся перед ним, не скажут о Керенском ничего хорошего. Он служит им козлом отпущения больше, чем большевикам…».

В бытность Керенского министром-председателем Временного правительства последнее восстановило смертную казнь на фронте, предприняло некоторые меры по восстановлению дисциплины в действующей армии, начало печатать свои денежные знаки, в просторечии называемые в народе «керенками». 19 июля 1917 года Керенским был назначен новый Верховный Главнокомандующий – прославленный боевой генерал Л.Г. Корнилов. 12-15 августа 1917 года в Москве, в Большом театре, проходила работа Государственного Совещания общественных деятелей, представлявших разные политические партии, созванное по инициативе Керенского в попытке выработать единую государственную политику. Несмотря на то, что Керенский, председательствующий на совещании, во вступительной речи обещал подавить любое сопротивление Временному правительству «железом и кровью», совещание стало бенефисом Корнилова, в котором многие политики видели будущего всероссийского диктатора.

25-31 августа 1917 года – знаменитое корниловское выступление, в значительной мере подорвавшее позиции Керенского как лидера свободной России. Среди историков до сих пор идут споры по поводу того, насколько Керенский был осведомлен о планах Корнилова по поводу выступления 3-го конного корпуса генерала А.М. Крымова в направлении Петрограда с целью наведения в столице порядка. До конца своих дней Керенский уверял в том, что заговор Корнилова с целью осуществления в России государственного переворота имел место, а он, Керенский, не был о нем осведомлен. В одной из своих работ Керенский в характерной для себя манере высказался о Корнилове: «несмотря на все признаки готовящегося военного выступления против Временного правительства, несмотря на огромное количество собранных мною о заговоре данных, я до последней минуты не видел, не мог увидеть среди заговорщиков генерала Корнилова. Упорно проводя его наверх, преодолевая при этом сопротивление его начальников и неприязнь к нему левых кругов, оставляя без внимания его чрезвычайно недисциплинированные по отношению к правительству выступления, проявляя иногда даже чрезмерную снисходительность, я твердо до последнего дня был уверен в одном: в том, что отменно доблестный солдат и в политике в прятки играть не станет, и из-за угла стрелять не будет. К величайшему несчастью России – это оказалось не так».

«Корниловщина», по удачному выражению историка В.А. Журавлева, «реабилитировала» большевиков, акции которых были сильно подмочены после июльских событий. Вероятно, что между Корниловым и Керенским существовали какие-то устные договоренности, никак не зафиксированные на бумаге, которые были истолкованы Корниловым, человеком на редкость наивным в политике как руководство к действию. Керенский, по всей видимости, в последний момент увидел в действиях Корнилова стремление низвергнуть себя с политического Олимпа, и объявил его изменником. Поражение Корнилова сделало позиции большевиков гораздо сильнее, чем до его выступления. В одной из своих многочисленных статей, посвященных августовскому мятежу, бывший премьер Временного правительства А. Ф. Керенский писал: «Я совершил большую ошибку, назначив Корнилова на пост Главнокомандующего… Без Корнилова не было бы Октября. Без Корнилова и его попытки, план Ленина и Троцкого был обречен на неудачу. Влияние их после июльского восстания было ничтожно». Уже в эмиграции в беседе Керенского с первым комендантом революционного Петрограда полковником Б.А. Энгельгардтом, последний упрекнул бывшего премьера в том, что Александр Федорович не попытался найти общего языка с Корниловым: «Ведь по существу Вам было по дороге с Корниловым, ведь Вы, как и он, не стремились довести революцию до тех границ, которые теперь так решительно перешли большевики», – говорил Энгельгардт. Керенский горячо запротестовал. Он винил во всем Корнилова, характеризуя его как человека с очень узким кругозором, не понимавшего позитивный характер всей той гигантской оздоровительной работы, которую вело Временное Правительство, обвинив покойного генерала в том, что тот своим выступлением буквально толкнул народные массы в объятия к большевикам. «Корнилов привел к победе большевиков, и они должны были бы поставить [ему] в благодарность памятник», – закончил свои оправдания Керенский.[1]

В свою очередь, генерал М.Д. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях отмечал, что «Корниловское выступление» все опрокинуло и громче всех других печальных событий подало мысль: «долой всякое начальство!», «Бей офицеров!» и что они хотят продолжать войну, не считаясь с желанием солдатской массы и всего народа. В офицерах и генералах солдатская масса стала после «корниловщины» усматривать главных и единственных виновников продолжения войны. Эти настроения развил, после ликвидации «корниловщины», Керенский и еще более, неведомо в каких расчетах, растравил и усугубил создавшееся в армии положение. Армия впоследствии, благодаря этим настроениям, не просто разошлась по домам, а бросилась назад, избивая попутно своих генералов и офицеров». «Корниловщина», созданная «керенщиной», обе вместе, как чума и холера, терзали Россию», – утверждал генерал. Как бы то ни было, после провала корниловского выступления армия окончательно разделилась на две неравные половины: офицерство отныне безоговорочно воспринималось солдатской массой как «корниловцы», то есть «контра», солдаты скатывались к большевизму, а генералитет и рядовые офицеры в лучшем случае не доверяли Керенскому, видя в нем провокатора и человека, который «предал» Корнилова. По стране началась неуклонная большевизация советов, «мятеж» Корнилова, по сути своей, «реабилитировал» большевиков, акции которых были сильно подмочены после июльского выступления.

После корниловского выступления Керенский, ввиду отказа генерала М.В. Алексеева, принимает на себя должность Верховного Главнокомандующего, и образует новый «Деловой» кабинет – Директорию из пяти членов, которую самолично возглавил. Таким образом, А.Ф. Керенский возложил на себя огромные, поистине диктаторские полномочия. Вместе с тем реальный объем власти, сосредоточенной в руках Керенского, неуклонно сокращался. Одновременно Временное правительство 1 (14) сентября 1917 года, предрешая волю Всероссийского Учредительного собрания, провозглашает Россию республикой. Пытаясь добиться поддержки Временного правительства, по инициативе Керенского 7 (20) октября созывается так называемый Временный совет Российской Республики – Предпарламент. Между тем большевики, предводительствуемые В.И. Лениным и Л.Д. Троцким, разворачивают последовательную деятельность по захвату власти в Петрограде.

К моменту падения керенщины всякие надежды на изменение этого режима в лучшую сторону у офицерства исчезли. Поэтому идея «защищать Керенского» в тот момент не могла встретить в офицерской среде поддержки. Во многом типичный взгляд кадрового офицера на Керенского-Главковерха выражен в воспоминаниях Генерального штаба полковника Г.И. Дементьева, красочно описавшего свое впечатление от встречи с Александром Федоровичем в Зимнем дворце в первые же часы после восприятия им высшей военной власти: «тощая нервно-подергивавшаяся фигура нового главковерха. Быстрыми неровными шагами он подошел ко мне и, протягивая сухую длинную руку, слегка прищуренными глазами вопросительно взглянул мне в лицо. Дрожащие влажные пальцы, прикоснувшиеся к моей ладони, узкая впалая грудь, истасканная бритая физиономия иностранца, неестественным блеском сверкавшие зрачки прищуренных глаз, оттопыренные большие уши, улыбка с пошибом на царственность, неуловимая манера искусственной простоты и одновременно напыщенности,- все это маленькое безобидное существо не пробудило во мне ни удивления, ни страха, ни враждебности, ни ненависти и ни поклонения. Чувство самой серой и скучной обыденщины вошло в дущу вместе с приближением ко мне это идола толпы…». 

Схожие по своей откровенно отрицательной направленности оценки личности Керенского содержатся и в целом ряде других воспоминаний: «Дезертир Главнокомандующий, из-за спасения своей шкуры бросивший Россию, народ, долг», – характеристика Керенского у белогвардейца И. Эйхенбаума; «неврастеник и кликуша» – по утверждению морского офицера Ф. Рейнгарда, «дурак и полуподлец» – по аттестации крупнейшего русского философа И.А. Ильина. «Истеричный адвокат», «прохвост», «жалкий фигляр», «Саша-адвокат», «балтология», «негодяй», «дурак» – такие эпитеты в адрес премьера можно встретить на страницах дневника штабс-капитана В.М. Цейтлина. В исторические для России дни Октября Цейтлин писал, констатируя, что «Керенский потерял в армии все свое обаяние» и «турманом полетел вниз со своего пьедестала»: «Правительство вело последнее время такую глупую политику, что в результате сейчас на его стороне почти никого нет. Общий голос всех – против Керенского. С ним бороться против большевиков – абсурд. Ни против кого у меня нет такой злобы, как против этого фигляра – Керенского. Никогда он на меня не производил впечатления своими речами. Жалкий адвокатишка, а сколько вреда наделал России. Верховный главнокомандующий, почти диктатор и без характера. Ведь получается невероятная ерунда. Почти месяц он ожидает выступления большевиков, все время говорит, что правительство готово его встретить во всеоружии, и как только началось дело, сразу оказывается, что все ставки правительства биты. А как легко было, если было бы определенное желание и твердость, оздоровить Петроград, заменить часть гарнизона, ввести надежные части и разорить большевистское гнездо. Особенно после июльского восстания. Хотелось бы мне знать, что эта скотина сейчас думает в своем дворце. Наверное, вспоминает свое предательство в Корниловской драме. Ведь получается невероятная ерунда. Почти месяц он ожидает выступления большевиков, все время говорит, что правительство готово его встретить во всеоружии, и как только началось дело, сразу оказывается, что все ставки правительства биты… Даже еще несколько дней тому назад можно было бы спасти положение, но надо было твердо взять курс на порядок, вызвать  немедленно надежные кавалерийские части в Петроград, не боясь контрреволюций, ибо таковой и нет, и этим очень умело большевики пугают темные массы. Корнилов в тысячу раз демократичнее и честнее Керенского, но как военный он понимал, что во время войны не до шуток. Да, пожалуй, и Корнилов был недостаточно решителен или он не мог… Пока судить трудно. Словом, революция и война не дали России действительно сильных волей людей и действительно вождей… Сколько честной и хорошей молодежи погибло из-за этого негодяя Керенского. И как глупо погибли среди полного разгилдяйства и нерешительности. Керенский удрал и, вероятно, постарается при помощи войск с фронта взять Петроград, только кто пойдет за этим фигляром. Теперь поздно. Офицерство, которого в Петрограде тысячи, и которое могло бы составить при умелом использовании два-три полка первоклассной пехоты, осталось совершенно пассивным. Конечно, Керенский боялся собрать организованных и вооруженных офицеров, ведь они могли сначала разогнать большевиков и затем уже и Вр. Правительство. Но, по-моему, большинство и не пошло бы драться при такой неопределенной ситуации…».

Действительно, роли лидера государства Керенский никак не соответствовал. Знаменитый экс-революционер, а затем монархист, Лев Тихомиров записывал в те дни в своем дневнике достаточно точные и сдержанные строчки: «По-видимому, у Керенского, при способности развивать нервную силу, далеко нет настоящего характера. Не умеет настоять на своем <…> Нет у него, по-видимому, настоящей силы государственного человека. Жаль. А это был единственный человек, как будто обещавший вывести Россию из тупика».

«Мятеж Керенского-Краснова»

Искренне верящий в свою звезду, Керенский, по сути, так и не сумел сорганизовать защиту своей власти от готовящегося восстания большевиков. 25 октября 1917 года Керенский на машине американского посольства под американским же флагом покинул Зимний дворец и отправился в Лугу навстречу войскам, которые шли на помощь Временному правительству. К вечеру 25 октября Керенский добрался до Пскова, где находился штаб Северного фронта. По иронии судьбы, ядром отряда, который должен был «освобождать» Петроград от большевиков, был 3-й конный корпус, тот самый, который совсем недавно выступал в роли авангарда корниловского выступления. Поход отряда, который возглавил будущий донской атаман генерал П.Н. Краснов, начался 28 октября 1917 года, однако уже к 30 октября, наступление Краснова захлебнулось, отряд не дошел и до Пулковских высот. В Гатчине между отрядом Краснова и красногвардейскими отрядами под командованием П.Е. Дыбенко начались переговоры. В итоге Краснов дал Керенскому разрешение спастись бегством. Экс-премьер переоделся, надев на себя огромные синие шоферские очки, фуражку и матросский бушлат. Ближайшие месяцы Керенский скрывался в лесах под Гатчиной. В начале 1918 года Керенским даже владела шальная мысль – появиться на заседании Всероссийского Учредительного собрания и назвать себя, надеясь на реанимацию своего политической деятельности, но этому так и не суждено было свершиться.

В эмиграции

Летом 1918 года Керенский покинул Россию, рассчитывая развить в эмиграции бурную политическую деятельность. Парадокс, однако, состоял в том, что все политические круги эмиграции, вне зависимости от их политической окраски, воспринимали Керенского в лучшем случае несерьезно, а как правило оценивали его политическую деятельность крайне негативно. Попытки Керенского стать лидером умеренно социалистического крыла эмиграции не увенчались успехом. В 1922-1932 годах Керенский редактировал газету «Дни», занимал последовательную антисоветскую позицию. После оккупации Гитлером Франции в 1940 году, Керенский уехал в США. В Америке Керенский активно работал над своими мемуарами, давал многочисленные интервью, накануне 50-летия Октября встретился с советским журналистом Г.А. Боровиком, сумевшим опубликовать текст этой беседы только 30 лет спустя, в 1997 году. Перу Керенского принадлежат книги и статьи по истории русской революции, незадолго до смерти Александр Федорович продал свой архив одному из американских университетов. Запланированная на 1968 год поездка Керенского на родину, в Россию так и не состоялась. Тело Керенского было предано земле в Лондоне. Обладая по своему характеру, некоторой склонностью к самолюбованию, Керенский крайне неохотно признавал собственные ошибки. В начале 1930-х годов произошел любопытный диалог между Р.-Б. Локкартом, лордом Бивербруком и Керенским.

«- Удалось бы вам победить большевиков, если бы вы заключили сепаратный мир? – спросил лорд Бивербрук.

- Ну конечно, – возразил Керенский, – мы были бы теперь в Москве.

- Так почему же, – поинтересовался лорд Бивербрук, – вы не сделали этого?

- Мы были слишком наивны, – последовал ответ.

Наивность – лучшая эпитафия на могилу Керенского», – вспоминал Р. Локкарт.

[1] ОР РНБ. Ф. 1052. Ед. хр. 33. Л. 20.